— Когда-то очень давно, когда я был почти мальчиком, со мной случилось то же самое, что и с ними. Какой-то тип, вроде этого, — он кивнул в сторону неподвижного тела Гугимагона, — похитил мой дух… Очень небольшую его часть, мне еще повезло. Разумеется, тогда я так и не понял, что со мной случилось. Внешне я оставался вполне нормальным парнем, никому и в голову не пришло бы упечь меня в Приют Безумных. Просто мне чего-то не хватало, хотя я, конечно, не осознавал своей потери. Я был очень молод и не знал, как ощущают себя прочие люди. Полагал, что эта пустота внутри — нормальное человеческое чувство, что жизнь пуста, глупа и безрадостна для всех… Меня ничто не интересовало по-настоящему, все происходящее казалось бессмысленным: скучные и противные дни, похожие один на другой, ночи без сновидений, и усталость — такая бесконечная усталость! Я болтался, как неприкаянный, и мои тусклые глаза не видели ничего, кроме собственных отражений в многочисленных зеркалах, от которых меня смутно тошнило… Это метафора, Макс. Слов, которые нужны, чтобы объяснить, как это было паршиво, все равно не существует. Хуже всего, что какая-то часть меня все еще помнила, что бывает и по-другому. Это приносило боль — неосознанную и неописуемую… Так продолжалось, пока старый шериф Махи Аинти не предложил мне место своего помощника. Теперь-то я знаю: первое, что он сделал, познакомившись со мной поближе, — это отправился в Хумгат, разыскал маленькую частичку меня… ну, наверное, дал по морде кому следует, — одним словом, освободил мой заблудившийся дух из плена. И тогда я снова узнал, чем пахнет настоящая жизнь…

Джуффин улегся на спину, вытянул ноги, закинул руки за голову, сладко охнул — не то от телесного благополучия, не то от полноты чувств — и продолжил:

— В ту ночь я дежурил в Доме у Дороги. Это было мое второе ночное дежурство… Или все-таки третье?.. Я задремал, сидя в кресле, а потом вдруг проснулся. Подскочил как укушенный, потому что ветер распахнул окно, и оказалось, что в мире существуют такие вещи, как мелкие капли дождя и запах мокрых листьев дерева шотт — не меньшее чудо, чем восход какого-нибудь лилового Солнца на другом краю Вселенной… Я вылез в окно и поперся бродить по городу. Обошел все мосты — ты ведь помнишь, сколько мостов в Кеттари, Макс? — пил какую-то дрянь в ночном трактире, изумляясь интенсивности вкусовых ощущений, пытался потрогать руками все, что можно потрогать, просто чтобы убедиться, что оно настоящее… Вернее, что я сам настоящий. Что правда, то правда: в ту ночь я наконец-то снова стал «настоящим» и чуть не рехнулся от вернувшейся ко мне остроты ощущений! Честно говоря, я до сих пор в восторге от факта собственного существования и от каждой травинки у меня под ногами заодно: мне есть с чем сравнивать, я все еще помню время, когда жил среди всего этого, не чувствуя почти ничего… А потом я кое-как взял себя в руки и вернулся на службу. И хитрец Махи часа три ворчал на меня за самовольную отлучку. Теперь-то я понимаю: он распекал меня, чтобы я не свихнулся от счастья. Хотя, не могу сказать, что он выбрал эффективное средство!
(c)